мы разговорились о моей жизни, о путешествиях, об искусстве – выставках и мероприятиях, которые я был вынужден принудительно посетить для галочки, Вита уткнулась в смартфон, что-то листала и не проронила ни слова. Задержала на мне взгляд лишь однажды: когда я говорил о том, что мне доставляет огромное удовольствие копаться в цифрах, что могу просто так составить уравнение с кучей иксов и игреков, а потом решить его, и что пропорции всегда были моей любовью: в дорогом бутике я мог позволить себе любую вещь, но ради развлечения высчитывал, какой свитер будет приобрести выгоднее. Она повернулась ко мне, подперев щеку ладонью и оставив телефон в покое. В ее взгляде вспыхнуло любопытство, приободрившее меня…

Я поискал Владимира взглядом: он заканчивал с поливкой бархатцев и анютиных глазок на клумбах монастырского двора. Послушник все-таки согласился сходить с Ольгой и группой художников на пленэр – порисовать вместе вечерний нижний город на свежем воздухе. Мне тоже было интересно посмотреть, как это делают настоящие мастера.

– Надо переодеть шорты на джинсы, – Владимир посмотрел критически на мою одежду. – Иначе комары съедят.

Когда мы прибыли в парк Ермака, расположенный на высоком мысу, там уже собралась группа людей: и девушки, и парни были одеты в джинсы и в рубашки с длинным рукавом. Владимир был прав, мелкие насекомые так и кружили в воздухе над нашими головами.

Послушник поприветствовал своих знакомых. Парни кивнули нам и улыбнулись, некоторые девушки покосились на меня, и мне стало некомфортно. Что-то я не подумал о том, что здесь будет не только любимая серая мышка Владимира, которая меня уже видела в таком состоянии. Сегодня Ольга была одета в клетчатую рубашку, застегнутую наглухо, на голове все так же был белый платок, через плечо перекинута русая коса. Я заметил, какими медовыми глазами она смотрела на Владимира. Странно, что он этого не замечал.

– Я отнесу, – нахмурившись, послушник взял из ее рук сумку с этюдником, холстом и красками. Ольга была не против и даже смущенно улыбнулась.

Мы пошли вслед за группой мимо шпилеобразного памятника покорителю Сибири и устроились на небольшой площадке, почти у обрыва, откуда открывалась широкая панорама на подгорную часть Тобольска и на вечерний Софийско-Успенский собор. В лучах закатного солнца его древние стены стали золотисто-розовыми.

Преподаватель в черной рясе расправил складной мольберт и установил на нем холст. Остальные сели на траву и открыли альбомы с шершавой бумагой, приготовили кисти и краски.

Мы с Владимиром сидели рядом с Ольгой и наблюдали, как из-под ее руки выходили очертания Тобольского кремля, как зеленые и персиковые оттенки постепенно заполняли пространство рисунка.

После того как ее работа была готова, она встала и начала массажировать затекшую шею.

– Сходите прогуляйтесь, – предложил я. – Тебе надо размяться, а Владимир тебя как раз сопроводит. Он очень опытный в этом деле.

Тот хмуро покосился на меня, и я не смог сдержать смешок.

– Идем, Оля, – смутился Владимир. – Мы скоро вернемся, – бросил мне через плечо, удаляясь.

Они скрылись за елями и березами. Но я успел заметить, как Владимир взял маленькую руку художницы в свою. Я завистливо посмотрел на этот милый жест.

Что же оставалось делать мне? Я ни с кем здесь не был знаком. Оставалось наблюдать, как остальные заканчивают свои работы. Не очень-то красиво у них получалось. У меня вышло бы гораздо лучше!

Я тихо фыркнул, нажал рычажок подбородком и поехал прогуляться по парку. Но вот беда! Не отъехал я и пары метров, как колесо угодило в яму, коляска перевернулась, и я упал лицом в грязь. Накануне шел дождь, и почва в тени деревьев оставалась еще влажной.

Как же унизительно я себя ощущал! Хотелось рыдать и кричать от бессилия.

Рядом со мной раздались причитания и топот ног. Художники духовной семинарии бросились ко мне на помощь. К счастью, и Владимир уже возвращался. Парни подскочили ко мне и начали отряхивать с меня траву.

– Как же так! – причитала рядом тоненьким голосом Ольга, в ее взгляде сквозила жалость, словно я сломанная кукла и того и гляди развалюсь на части. – Где-то у меня были влажные салфетки! Сейчас принесу!

– Не дождался? Решил до Абалака своим ходом добраться? – пошутил Владимир, он потрогал мою переносицу. – Нос, кажется, целый.

– Ничего кроме самолюбия не пострадало, – цыкнул я и обиженно отвернул от него свою грязную рожу.

Настроение было испорчено. Всю вечернюю службу, куда мы поехали сразу после посещения сада Ермака, я просидел насупившись. Даже не взглянул на икону Спасителя, Который допустил то, что со мной случилось, Который не любит меня и хочет, чтобы я чувствовал себя ничтожеством. Я из принципа не стал встречаться с ним взглядом, вместо этого рассматривал свои руки, мраморный пол и красные вэнсы из последней коллекции10… Но потом я поднял голову и увидел красивый платок на какой-то прихожанке. Сине-зеленый с золотистыми крапинками. Шелковая ткань была похожа на теплое Средиземное море. Я подумал, что он красиво сочетался бы с рыжими волосами.

– Видел какой изящный платок был на одной из женщин в храме? Она стояла перед нами, – выпалил я, когда Владимир вывез меня на брусчатку монастырского двора.

– Какой еще платок?

– Платок на голове! У прихожанки! Сине-зеленый такой… с золотыми узорами! – сказал я по слогам и закатил глаза.

Меня возмущало, что Владимир никогда не обращал внимания – кто во что одет. Как можно было быть таким невнимательным? Меня мама всегда учила, что дорогие часы, одежда, украшения, аксессуары – это своего рода униформа, говорящая о принадлежности к «избранным». К внешнему виду собеседника всегда надо присматриваться, иначе невозможно разобраться – кто перед тобой и какой у него достаток, стоит с ним общаться или нет.

– Не знаю, не видел, – пожал плечами Владимир. – Когда я молюсь, мне не до людей в храме… И что тебе до этого платка?

– Я хочу, чтобы у меня был такой платок!

– Эм… Поищи в интернет-магазинах, – усмехнулся Владимир по пути в трапезную.

– Нет, я хочу именно тот. Сбегай за ним! Пусть она его мне продаст.

– Ха! Сбегай! Вот ты наглец! – впервые я услышал в его голосе что-то грозное. – Я хоть и с уважением к тебе отношусь, но могу и по-другому разговаривать. Матвей, ты порой ведешь себя как трехлетний ребенок, который требует игрушку. Пора повзрослеть.

– Но… Я хочу тот платок!

– И что? Ты можешь его получить, если только сам поедешь за этой прихожанкой и попросишь подарить его тебе или продать.

– Я должен бегать за кем-то?

– Ага. Съездить. Если он тебе так нужен.

– Нет. Я этого точно делать не буду!

– Тогда тебе придется жить дальше без него.

– Как это?

– Очень просто. Нет платка, и все тут. Смирись. Мне обычно мама так в детстве говорила… – в его голосе наконец послышалось веселье. – Зачем тебе вообще женский платок? – теперь он хохотал за моей спиной.

Да я и сам не знал. Точнее, знал, но не хотел себе и тем более Владимиру в этом признаваться.

Для меня всегда единственным проявлением любви и дружбы были подарки. Чтобы привлечь чье-то внимание, заслужить авторитет, я задаривал друзей дорогими брендовыми вещами, приглашал в совместные путешествия и угощал в ресторанах. Только в этом случае со мной все хотели дружить. Я не умел выражать свои эмоции по-другому, нематериальными способами, для этого мне и понадобился этот «средиземноморский» платок. Я хотел подарить его…

– Зачем платок? — протянул я задумчиво. – Да просто хочу, чтобы у меня была эта красивая вещь, хочу любоваться на нее, – попытался я хоть как-то объяснить свою паранойю.

– Видимо, ты хорошо сегодня ударился головой в парке, – продолжал смеяться Владимир, – надо было тебя в травматологию отвезти, проверить.

После ужина настоятель вызвал к себе послушника поговорить о делах. Я же остался у небольшого пруда в монастырском дворе, хотелось побыть одному. Был уже глубокий вечер. Небо упало на воду пруда розовой и сиреневой акварелью. Возле меня бегала проворная трясогузка, потряхивая длинным